На этот раз мы поговорили с профессором, доктором медицинских наук, пластическим хирургом и руководителем клиники пластической и реконструктивной хирургии ЕМС в Орловском переулке Кириллом Павловичем Пшенисновым.
Вопрос: На каких операциях Вы специализируетесь? Как Вы считаете, пластический хирург должен делать какой-то один вид операции или нет?
Ответ: Пластический хирург должен получить полноценное медицинское образование, а дальше – как сложится его практика, как сложится его судьба. Ведь судьба складывается по-разному. Почему-то вспомнился рассказ одного доктора, который никогда не делал операции при гинекомастии. А его распределили в больницу, где рядом стояла воинская часть, и он за год сделал 400 таких операций. Я тоже в 92 году, когда проучился в Америке, не думал, что буду заниматься ринопластикой. А случилось так, что это одна из ведущих операций в моей практике.
Узко специализироваться с самого начала карьеры я считаю глубоким заблуждением и ошибкой, резким сужением кругозора. Вот недавно даже на конференции, посвященной академику Миланову, выступали доктора, которые владели на очень высоком уровне только узкой микрохирургической темой, но очень мало знали о реабилитации таких пациентов. Допустим при лицевом параличе: если научиться пересаживать мышцу микрохирургически и получить движение – это не значит, что пациент будет доволен. Есть еще эстетика, есть еще мимика, положение бровей, смыкание глаза, лишняя кожа – это решается уже косметическими вопросами, если это не уметь делать, то в итоге можно проиграть.
В Европейском медицинском центре я стал больше делать реконструктивных операций, потому что здесь много разных специалистов, и многие вопросы решаются сообща. Конечно, вы, наверное, знаете, что многие хирурги сами пытаются делать и косметические процедуры (Ботокс, Гиалуроновую кислоту…), чтобы не упустить пациента. Но я с самого начала решил жить внутри специальности и считаю, что очень важно сотрудничать с лечебниками. Допустим, завтра хирург онколог будет делать подкожную мастэктомию, а я буду делать первый этап реконструкции груди. И это хороший симбиоз, когда внутри одной клиники каждый совершенствуется в своем направлении: кто-то - в диагностическом, а кто-то - в пластическом. Известные мне онкологи, которые сами делают реконструкцию груди, не владеют всеми методами этой операции: от экспандеров до микрохирургии и пересадки жира. А пластический хирург совершенствуется именно в этом. Поэтому сейчас, наверное, около 30% моей практики – это реконструктивная практика.
Вопрос: Назовите плюсы и минусы платной медицины, на Ваш взгляд.
Ответ: Я работаю в большой клинике, являющейся частью частной медицины. Конечно, те операции, которые можно делать по квотам, наверное, нужно делать по квотам. Но кто сталкивался с этим на личном опыте, знают, что этим пациенты не могут ограничиваться. Все равно им приходится вкладывать дополнительные средства, это очень запутывает отношения между врачом и пациентом. Я - за прозрачность. То есть если операция хозрасчетная, то она должна быть полностью хозрасчетной. И по этой причине в том числе, теперь пациенты очень часто выбирают частные клиники, где все понятно с самого начала.
Вопрос: Можно ли выделить основные школы в хирургии? И к какой из этих школ Вы себя относите?
Ответ: Многие говорят о школе пластической хирургии в нашей стране, и этот вопрос включает в себя очень много составляющих. Если говорить о российской школе, то можно вспомнить и о Николае Ивановиче Пирогове, который был на все руки мастер. Он делал реконструкцию носа после того, как два года проучился в Германии, и стал эти операции делать в 25 лет. Филатов со своим известным стеблем был офтальмологом, Гавриил Абрамович Елизаров, который дал всему миру открытие регенерации костной ткани, он был ортопедом, и т.д. Они не были пластическими хирургами, но их вклад – это огромный прорыв в мирровой культуре пластической хирургии.
В то же время в странах, на которые я ориентируюсь, это Америка и Бразилия: готовят пластических хирургов и стараются оберегать свою профессию. То есть если готовят пластического хирурга, значит, стараются, чтобы у него была работа. А чтобы была работа, пластические операции должен выполнять пластический хирург. Если ортопед делает пластическую операцию, то он просто не получит страховые деньги по тем пунктам, которые вписаны в операцию, например, пересадка мышц при закрытии коленного сустава. В нашей стране идет серьезное размытие, то есть за последние пять лет диплом пластического хирурга не получил только ленивый. Уже даже шутили по всем каналам, что диплом пластического хирурга – это может быть хороший подарок на Новый год. У всех даже районных хирургов уже есть такой диплом. Поэтому пациент не защищен, он не знает, к кому приходит. И к сожалению, доктора берутся за все, даже за то, чему они не обучены. К сожалению, пластическая хирургия, будучи молодой специальностью, оказалась незащищенной, а образование - формальным и краткосрочным. Подтверждение квалификации тоже легко обеспечивается документально, но не подтверждается экзаменами и рекомендациями коллег. В этом плане подходы, которые существуют на Западе, мне импонируют больше, потому что со стороны профессиональных обществ есть контроль и по количеству членов, и по качеству их образования.
Но с другой стороны тут тоже есть парадокс, я отказался от участия в нескольких международных мероприятиях, вроде бы заманчивых, где элита мировой пластической хирургии пригласила меня быть в их числе, на мероприятиях, которые становятся больше шоу. Например, мероприятие в Майями, где дерматологи, косметологи и окулисты также будут участвовать, и все это приурочено к Хэллоуину. Я думаю, они соберут большую аудиторию, и много россиян поедет за счет спонсирующих фирм… А вот в Бразилии на профессиональные встречи никого из смежников не допускают, потому что берегут свою профессию и звание пластического хирурга. У нас, где есть возможность кому-то подзаработать, очень легко участвовать в таких мероприятиях, но это тенденция общая. Я вам скажу, что сторонников у меня в этом вопросе очень мало.
Вопрос: Вы затронули проблему образования пластических хирургов в нашей стране. Вы преподаете сами, и если смотреть изнутри на эту ситуацию, то как Вы считаете, какой сейчас уровень подготовки специалистов в нашей стране?
Ответ: В течение пяти лет я преподавал в одном из Московских ВУЗов, за это время было выпущено 300 пластических хирургов. Я - единственный, кто не допускал к экзаменам или ставил тройки, и те, кто не больно ко мне любил ходить сдавать экзамены, получили пятерки. Трудно объяснить, зачем преподавать человеку, для которого это внутреннее ощущение. Зачем писать методические работы, зачем издавать книжки, да еще самиздатом, когда их не очень хотят покупать, а предпочитают скачивать в интернете бесплатно – трудно объяснить, зачем это надо людям. В любом случае есть коллеги, для которых есть польза от такого образования. Другое дело, что система сама неповоротливая, то есть от заведующих кафедр требуют определенного количества слушателей, иначе урезают ставки и т.д. Но всегда есть альтернатива, в Ярославле я веду занятия еженедельно с двумя ординаторами, с аспирантами, и для меня это отдушина. Потому что это полный курс пластической хирургии, это возможность действительно проверить, что люди умеют. Мы готовим доклады и проводим по западному образцу собеседования и журнальные клубы с анализом последних номеров отечественных и иностранных журналов. Кроме того это не просто аудитория, которой только рассказываешь о предмете. Это возможность еще за два года подпустить ближе к себе и в бытовом отношении, ведь профессия – это все-таки не только то, что ты делаешь, это и история передачи из поколения в поколение отношений, отношение к пациентам – вот это главное. Назвать учеником того, кто проучился месяц или пять месяцев –невозможно, ты даже не знаешь этого человека. А вот два года – это уже нормальный срок, когда можно говорить, что есть смена поколений.
Вопрос: Что из того, чему учили Вас, Вы стараетесь передать своим ученикам?
Ответ: Учитель – это как в каратэ сэнсэй, который учит не только как правильно наносить удары или держать защиту, но и отношению к жизни. И те учителя, про которых я вспоминаю – это те, вместе с которыми был доступ не только к аудиториям и операционным, но и совместные походы на байдарках, совместное проведение времени с обсуждением жизненных вопросов и их трактовки. Вот это нравилось мне больше всего не только с моим главным учителем по жизни профессором Миноченко, но и в Америке, когда иногородние ординаторы, которые приезжают на трехлетнюю учебу, тоже собираются, например, за городом в доме у профессора, проводят время вместе, играют в баскетбол. Мы сейчас такие же мероприятия проводим в Подмосковье на день города Москвы, играем в волейбол, футбол, ловим рыбу в пруду. И в промежутках обсуждаем доклады - это опять же такая страховка – подведет человек или не подведет. Потому что бывают большие операции и надо знать, на кого можно положиться, а на кого – нет, будет ли человек наблюдать за пациентом. Как в микрохирургии, допустим, три дня надо следить за пересаженным пальцем или лоскутом: прижился – не прижился. А если человек уходит после 6 часов работы и его это не интересует, таких мы просто отсеиваем.
Вопрос: Вы организовываете эти встречи в рамках общества?
Ответ: Я сохранил организацию, которая была создана около 20 лет назад Северо-восточное некоммерческое партнерство пластических хирургов. Мы провели уже больше 90 заседаний, вот в рамках этого общества мы встречаемся. Другие общества, лишившись какой-то большой цели, потихоньку потеряли свое первоначальное значение. Допустим, ОПРЭХ, которое создавал академик Николай Олегович Миланов, было создано, когда еще не было пластической хирургии. И он считал, что это общество должно привлечь всех специалистов, которые каким-то образом занимаются вопросами пластической, реконструктивной, эстетической хирургии. Но я и 20 лет назад говорил, что очень трудно объединить людей только по причастности к чему-то. Ну, допустим, вот можно объединить всех людей, по причине того, что они любят заниматься любовью, независимо от ориентации. Ведь всем нравится заниматься любовью, но это не единая составляющая. Поэтому я призывал трансформировать общество в профессиональное, чтобы оно могло высказывать свой голос и в плане обучения будущих поколений, и оградило ряды от непрофессионалов. Но видно это не очень современно. И в редколлегии журнала – очень мало пластических хирургов, в основном смежники – офтальмологи, челюстно-лицевые хирурги… И поэтому долгое время активности этого общества нет, у него нет цели и нет четкой внутренней политики. Каждый, кто получает профессию, должен получить еще работу. А если приходишь и оказывается, что твоей работой занимается кто-то смежник… То зачем учить человека специальности, которая не востребована?
Вопрос: Как обстоят дела в реконструктивной хирургии в нашей стране сегодня? Помогают ли современные технологии двигать ее вперед?
Ответ: Реконструктивная хирургия без современных технологий невозможна. И если говорить о том, чем мы занимались уже 20 лет назад, 30 лет назад и больше – все это живо. Просто 30 лет назад та же микрохирургия была на уровне мировой сенсации, а теперь это просто будни. И врачи, кто ей владеет, они просто пододвигают микроскоп и делают операцию без каких-либо громких заявлений, как были раньше при каком-то удачном приживлении конечностей или пальца, то же касается эндоскопии. В нашем центре есть возможность делать реконструктивные операции с помощью робота Да Винчи. Может быть, это сложно популяризировать по всей стране, потому что нужно оборудование, но конечно это двигает хирургию вперед.
Другое дело, как заинтересовать людей заниматься реконструкцией. Этим должно заниматься государство, потому что в той же Америке, когда наступил финансовый кризис, и когда упало количество косметических операций. Благодаря тому, что страховками покрываются те же реконструкции груди, интерес к ним возрос. И главное, что сумели отстоять, чтобы эти операции делали именно пластические хирурги. Наши соотечественники уезжали и уезжают, сейчас это меньше уже происходит, в Германию для того, чтобы лечить рак молочной железы, делать реконструкцию груди, так там эти операции делают гинекологи. И пластическим хирургам остается гораздо меньшее поле для деятельности. При сильном обществе, которое лоббирует свои интересы, можно было бы расширить и возможности для применения сил тех же пластических хирургов и реконструктивной хирургии у нас в стране. А новые технологии помогают в том числе и тем, что меняют мировоззрение хирургов. Например, те, кто занимался только микрохирургией, сейчас уже поверили в новые возможности. Ученики того же Миланова еще года три назад очень скептически относились к возможностям того же липофилинга, а сейчас с удовольствием разрабатывают эти направления на клеточном и микроклеточном уровне.
Вопрос: Каковы перспективы развития реконструктивной хирургии?
Ответ: Я считаю себя больше исполнителем, нежели разработчиком каких-то новых идей. А все новые идеи должны рождаться в университетах, где есть экспериментальные базы, то чего нет у нас. Те университеты, которые я посещал и в Америке, и в Европе, отличались тем, что там профессор 10% времени должен тратить на науку. Но имеется в виду наука не практическая: я анализирую свои клинические наблюдения и какие-то выводы выстраиваю. А именно экспериментальная наука: поработал наверху, спустился в подвал, пооперировал на животных, потом изучили результаты. Так появляются какие-то новые технические решения. Но к сожалению, учебные институты сейчас во многом оторваны от таких экспериментальных баз. И в этом плане трудно говорить о развитии науки не клинической, а фундаментальной. Поэтому я несколько скептически отношусь к ожиданиям. И даже заниматься тем, что сейчас уже является пиком реконструктивных возможностей и технологий, это конечно возможность таких клиник, как Европейский медицинский центр, где есть все необходимое оборудование, чтобы в практике применять эти достижения.
Вопрос: Вы работаете с системой BRAVA для увеличения груди. В чем ее особенность?
Ответ: Система BRAVA – это приспособление, которое использует не хирург, а сам пациент для того, чтобы вызвать временный отек и увеличение тканей, в данном случае молочной железы. Это можно сравнить со вспахиванием поля, куда потом пересаживаются семена, в данном случае жировая ткань. Для того, чтобы за счет отека было улучшено кровоснабжение этих тканей и для того, чтобы больше жира прижилось при увеличении или реконструкции груди. Но все пациенты разные и требования к операциям у всех тоже разные. В частности на систему BRAVA должны обращаться те женщины, которые готовы выполнять требования и готовы вырастить свою грудь сами. Потому что те женщины, которые идут на другие способы, больше надеются, что хирург им сделает то, о чем они мечтают. Я думаю, что большинство российских женщин, особенно те, кто интересуется красотой, хотят все и сразу, они не хотят прилагать усилия. А где сейчас найти женщин, которые будут копаться на огороде и взрыхлять грядки, сажать, ухаживать, нагибаться? Их единицы. Вот только что листал последний номер одного американского журнала, с которым я сотрудничаю с 91 года, там есть статья доктора, у которого я как раз учился системе BRAVA, в ней около 500 наблюдений. У меня их десятки, сейчас единицы женщин, даже при рекламе в журналах, хотят сами заниматься этим процессом. Поэтому задача хирурга владеть всеми методиками, чтобы не потерять пациента, который в этом случае сам сможет выбрать то, что ему больше подходит.
Вопрос: При современном развитии хирургии насколько высок риск осложнений?
Ответ: Дело в том, что кроме риска хирургического есть риск анестезиологический. И то что риск анестезиологической смерти - один на сто тысяч, никто не отменял. Недавно один анестезиолог поделился, что за 30 лет практики в первый раз столкнулся со злокачественной гипертермией – это осложнение от введения определенных препаратов, которые используются для наркоза. То есть если пациент впервые использует препараты для общего наркоза, то он просто не может знать, что у него может быть такая реакция. А это тяжелое состояние, из которого очень трудно вывести пациента.
Что касается рисков хирургических, то они уменьшились, особенно в таких направлениях, как реконструктивная микрохирургия, потому что показания стали более четкими. И если 30 лет назад старались всем сделать микрохирургическую пересадку, то теперь это необходимо только каждому пятому, в 5 или 10 процентах случаев. А все остальное решается в рамках общей пластической хирургии. И риски не приживления тканей у многих хирургов сведены практически к нулю, но в любом случае есть статистика. В ней - 3-5% осложнений, мы о них докладываем пациентам. Но опять же если это случилось – это для меня 3%, для пациента-то все сто процентов! Поэтому конечно каждый раз пациент, идя на операцию, берет на себя ту часть рисков, о которых он информирован.
Вопрос: Что Вы советуете своим пациентам для продления послеоперационного эффекта, если говорить об омолаживающих операциях?
Ответ: Вопрос задан глобально, потому что если говорить по лицу. То всем хорошо известно, что 25 лет назад мы говорили, что каждой женщине после сорока пяти нужно делать пластическую операцию, и результат будет ярким и заметным. То теперь благодаря достижениям косметологии, этот срок сдвинут минимум на 5-7, а то и десять лет. Но это дает и обратный эффект: к нам приходят люди, которые привыкли хорошо выглядеть и знают цену этой красоте. То есть если мы хирургическим путем уже убираем то, что не могут убрать косметологи – избытки тканей, их перераспределение, то дальше пациенты опять попадают в руки косметологов, где идет дальнейший уход. Это и продлевает эффект. Я думаю, что за счет полноценной реабилитации, за счет владения методик близлежайших специальностей, мы также можем этого добиться. Допустим, если пересажены мышцы на лицо, то терапевты речи используют своим методики в реабилитации. Операция на кисти – опять же реабилитация кисти.
Вопрос: У Вас есть авторские свидетельства на изобретения новых способов хирургических операций и патенты на новые медицинские инструменты. Расскажите немного о них, каких областей хирургии они касаются.
Ответ: Все формальные стороны важны, когда проходишь этапы своего становления. Через месяц защищается моя ученица, тема «хирургическая тактика при открытых тяжелых травмах кисти с дефектами тканей» в Санкт-Петербурге. И там, где она защищается, решили, что часть публикаций, даже в серьезных журналах не подходит, для того чтобы их оценить как нужные для этого уровня. Поэтому конечно когда я готовил кандидатскую диссертацию – это был 85 год и потом докторскую - это был 92 год, требовались и авторские свидетельства, и изобретения. Мы предлагали новые способы операций, в частности это были способы сосудистой пластики с укреплением стенок артерий так, чтобы пересаженная вена не расширялась и не утолщалась впоследствии. Был способ пересадки мышцы так, чтобы быстрее восстанавливалась работа этой мышцы, это были способы пересадки тканей, когда чисто анатомически мы выделяли большие блоки и не на одной, а на двух питающих ножках, чтобы сегмент приживался целиком. А потом были вещи, которые можно было оформить, как такие же новые операции или изобретения, но в этом уже не было необходимости. В частности сосудистый шов, который тоже часто цитируют. Он сделан так, чтобы после прокола в стенке сосуда, внутренняя оболочка не утолщалась, и не было препятствий для кровотока, особенно это важно в микрохирургии.
Что касается патентов, то да действительно запатентован целый ряд инструментов, которые я использую в частности в ринопластике. У меня скоро четыре лекции в Милане, и там я буду показывать эти инструменты. Просто было интересно, как это работает у нас. Потому что те мои друзья, у которых есть инструменты, изготовленные западными известными фирмами. Им присылают отчеты о продажах, они имеют какие-то проценты с этого. У нас это все не так. И получается, что ты это делаешь больше для внутреннего удовлетворения: ты предложил инструмент, и люди им пользуются, а не для каких-то материальных бонусов. Но любому хирургу важно, чтобы что-то было названо его именем: или операция, или какой-то шов, или его модификации…
Вопрос: Как Вы считаете, пластическая хирургия – это наука или искусство?
Ответ: В Стокгольме один коллега – очень хороший врач. Изначально микрохирург, потом он стал занимать и эстетической хирургией. В какой-то момент он стал использовать методы, которые были явно вредны для пациентов, но потом вроде выправился. К сожалению, очень многие хирурги становятся зависимыми от каких-то фирм. И эти фирмы уже начинают давить, чтобы они пользовались их новыми разработками, даже если они явно ведут в тупик. Так вот он проводит конференцию с названием «К красоте через науку». Опять же когда Николай Олегович Миланов призвал нас организовать общество пластических хирургов, и я был одним из 14 первых соучредителей. Мы стали организовывать мероприятия вместе с теми, кто уже был на рынке косметологических услуг. И эти коллеги работали как истинные художники: нравится - не нравится, больше - меньше отрезать, без каких-либо научных обоснований, по наитию больше. И они очень долго сопротивлялись даже общению. Говорили так: «вот пришли микрохирургии, стали что-то измерять: какие-то углы, проценты – это не подходит. Потому что здесь главное – это удовлетворенная женщина». Я думаю, что могут быть хирурги – художники в специальности. У нас есть специалисты, которые могут делать красивую грудь, но не могут никому объяснить, как у них это получается.
Но есть и другие. Вот допустим Леонардо Да Винчи – пропорции, симметрия, всегда можно объяснить какие расстояния между чертами… Я уверен, что он и сам бы без этих решеток все бы хорошо нарисовал, но если ты относишься к делу как к науке, то есть можешь обучать последователей, готов создавать школы, чтобы оставить след, то это необходимо. Вот я отношусь к таким людям. А тем коллегам, которые берут числом: я сделал тысячи операций, я сделал столько-то операций, а сколько сделали Вы? Я часто отвечаю: «пожалуйста, Пикассо сколько у него рисунков было? 11 тысяч. А сколько законченных картин у Леонардо Да Винчи? 23!» Но можно ли сказать, что Пикассо - лучше художник, чем Да Винчи?
На сегодняшний день не стало целого ряда лидеров в нашей дисциплине: не стало академика Миланова, нет академика Адомяна, ушел из жизни Сергей Владимирович Нудельман – это лидер эстетического направления из Екатеринбурга, профессор Кичемасов – из Санкт-Петербурга и многие другие. Потери большие… Конференции проводятся, но когда в президиуме сидит узкий специалист, допустим по реконструкции нижней челюсти, а секция вообще по реконструкции лица, он не может оценить ни лицевой паралич, ни другие вещи, которые делаются на лице – зачем, почему? Конечно, это счастье если у тебя есть специализация и есть возможность узко развиваться, но я считаю, очень важно, чтобы оставались те немногие, которые широко смотрят на вещи, как профессор Неробеев, которые владеют не только головой, шеей, правым ухом или левой ноздрей, а широко владеют проблемой. Поэтому и готовить новые поколения надо более широко, а практика складывается уже по-разному.
Вопрос: Как правильно выбрать специалиста?
Ответ: Сегодня очень много рекламы дается широко, но она часто помогает хотя бы узнавать, где кто находится, переехал ли с места на место. А без личного знания пациентов, разговоров с ними, конечно, очень трудно сделать правильный выбор. Те способы ведения рекламных компаний, которые может быть, новые для меня – всплывающие окна, социальные сети и так далее, очень осложняют выбор. Если говорить о формальных признаках – на первом месте безопасность. Надо четко знать, что в лечебном учреждении есть все необходимые службы, чтобы решить внештатную ситуацию. Второе – консультации. У нас они всегда бесплатные, и когда мне пациенты говорят, что были на двух-трех консультациях, я к этому спокойно отношусь. Вы же ходите на рынок и выбираете мясо, где оно лучше: где-то может быть не понравится, что халат грязный у рубщика мяса или еще что-то, но так делается выбор. А если попадаете в среду профессионалов, то операция – это только 40% успеха. Важно еще иметь уверенность, что за Вами будут наблюдать какой-то период времени. Мы выступаем против медицинского туризма, чтобы люди уезжали в какие-то зарубежные клиники. Там где человеку не хватает языковых знаний, чтобы выяснить все детали операции и послеоперационного периода. На здоровье экономить нельзя! Все чем мы занимаемся – это плановая хирургия, всегда есть время подумать. Опять же мне очень импонирует подход, который есть у французских коллег. Там по закону между консультацией и операцией должно пройти не меньше 14 дней. И все эти маленькие нюансы надо учитывать чтобы правильно выбрать клинику и понять, что все альтернативные варианты решения Вам предложены, что Вам показали действительно результаты своих работ без фотошопа и так далее. И сделав выбор, его придерживаться. Потому что часто приходят люди со словами, что неделю назад они сделали операцию у другого хирурга, и хотят узнать, правильно ли он сделал. Не хочется принимать таких пациентов, потому что это уже говорит о безответственном подходе к своему здоровью.